Жена эсэсовца опустилась на колени перед пленённым советским военным хирургом и поцеловала ему руку... «Русский Шиндлер»: как «недочеловек» стал «чудесным русским доктором» или каким образом попавший в концлагерь советский врач обвел нацистов вокруг пальца.
Сначала он спас сына эсэсовца. Потом «убил» «русскую ночную ведьму» — легендарную советскую летчицу, чем сохранил ей жизнь. Пациенты этого доктора «умирали как мухи», но, почему-то, все стремились попасть именно к нему. Нацисты очень ценили «чудесного русского доктора», не догадываясь, что свой профессионализм хирург Георгий Синяков направляет против них, спасая в концлагере Кюстрин тысячи наших пленных…
Лагерь смерти
Выпускника медицинского факультета Воронежского университета Георгия Синякова призвали в армию на второй день войны: 23 июня 1941 года 38-летний хирург уже работал в медико-санитарном батальоне на Юго-Западном фронте. А в октябре под Киевом в районе села Борщевка его медсанбат попал в окружение. Но Синяков продолжал оперировать, пока фашисты под дулом пистолета не приказали ему оставить это «пустое занятие».
Началось многомесячное мучительное кочевье по концлагерям. Лагерь в Борисполе, лагерь Дарница, наконец, в мае 42-го Кюстринский международный лагерь для военнопленных. Там Георгий Синяков лишился своего имени и стал заключенным № 97625.
Лагерь военнопленных был построен в июне 1940 года на окраине деревни Alt-Drewitz в 6 км от крепости Кюстрин, в 90 км от Берлина.
Первоначально лагерь служил местом содержания нескольких тысяч солдат и унтер-офицеров из Польши, Франции, Великобритании, Югославии и Бельгии.
Советские военнопленные стали поступать в лагерь в июле 1941 года.
Их содержали отдельно, в чудовищных условиях. Восемь фанерных бараков-«лазаретов». Обтянутые кожей скелеты, раненые и больные, обгорелые, многие — с переломами, абсцессами, плевритами, по 250 человек в каждом бараке медленно умирали на двухэтажных нарах-клетках.
Колючая проволока в три ряда, часовые на вышках, голод, холод, болезни, издевательства надзирателей, медицинские опыты на живых людях, ампутирование здоровых конечностей, выкачивание крови, замораживание живьем в специальной комнате для штрафников...
За малейшую провинность — штраф всему бараку, лишение и так истощенных до предела людей на три дня хлеба, супа или того и другого вместе. По ночам надзиратели выбирали очередную жертву и для устрашения убивали человека на глазах у остальных заключенных.
За двумя дополнительными рядами проволоки находился инфекционный барак. В нем вообще творился кромешный ад: голод, грязь, избиения, стоны, смерть...
За всё время существования Кюстринского лагеря в нем погибло более 12 тысяч военнопленных.
Советских пленных вообще не лечили, просто оставляли умирать. При попытке побега расстреливали. Трупы закапывали в братских могилах. Нацисты, не задумываясь, уничтожили бы всех советских пленных сразу, но перед смертью рабы должны были выработать свой ресурс на благо Третьего Рейха. А для этого их нужно было какое-то время поддерживать в более-менее работоспособном состоянии.
Как «недочеловек» стал «чудесным русским доктором»
Оборванный, голодный, еле стоящий на ногах от слабости пленный особого доверия у администрации лагеря не вызывал, хоть и было известно, что он врач. Фашисты вообще считали, что «самый лучший хирург из СССР не стоит немецкого санитара».
Военнопленный Георгий Синяков продолжал оказывать помощь раненным пленным. Немцы сначала никак не реагировали. Потом стали присматриваться к русскому и с удивлением поняли, что в тех диких условиях он умудрялся делать вещи, на которые немецкие хирурги, работавшие в тыловых госпиталях не всегда шли, считая рискованным или проводили такие операции в качестве эксперимента, но только на пленных. Другие врачи, такие же пленные, как и он, смотрели на него с восхищением.
Экзамен
Ему присвоили лагерный номер 97625 и решили устроить своего рода аттестацию, чтобы окончательно принять решение - куда Синякова направить дальше. Подобрали, как всегда, безнадежный случай - пленному надо было делать операцию на желудке. Это был его единственный шанс. Никто из других врачей ничего не гарантировал. Все считали этого раненного расходным материалом.
Георгий Синяков вошел в операционную. Из медперсонала ему выделили ассистентов. Остальные, желающие понаблюдать за ходом операции, столпились вокруг операционного стола.
Чем дальше продвигалась операция, тем ближе они подходили и, не отрываясь, уже смотрели за каждым движением пленного русского хирурга.
-Отойдите от стола, вы мешаете, - произнес Синяков и строго посмотрел поверх маски на одного из присутствующих, который неосторожно толкнул его под руку. Синяков узнал врача, тоже из пленных, который, очевидно, увидел в Синякове конкурента и сейчас высматривал ошибки. А может быть толкнул нарочно. Рука со скальпелем замерла.
-Пожалуйста, отойдите на два шага, пациенту скоро будет нечем дышать, - снова попросил Синяков. Все отошли, кроме того, кто мешал больше всех.
-Это касается и вас тоже.
Врач покраснел, сорвал демонстративно со своего лица марлевую повязку и направился к выходу, громко хлопнув напоследок дверями. Все вздрогнули. Синяков невозмутимо произнес:
-Продолжаем, коллеги.
Позже рассказывали: у того врача спросили, почему он ушел. В ответ прозвучало:
- Этот ваш русский кромсает несчастного пленного, как мясник! Последний немецкий санитар сделал бы это куда быстрее, чтобы тот не мучался.
Характеристика была еще та. Не удивительно, что когда операция, наконец, закончилась и Синяков вышел, все бросились смотреть - что там с раненым, его правда зарезали?. Бледное, обескровленное лицо не производило впечатление живого человека. Но над ним деловито колдовали ассистенты Синякова. Один из них поднял глаза и с улыбкой произнес:
-Чего прибежали? Живой он, живой! Операция прошла блестяще. Так и скажите. Блестяще.
Репутация Синякова получила фактическое подтверждение, и никакие наговоры завистника теперь не могли ему навредить.
Условие
А вскоре произошел еще один случай, благодаря которому у Синякова появилась возможность поставить на поток не только операции пленным раненным, но и создать подпольную организацию.
О золотых руках русского хирурга скоро знали уже и за пределами лагеря, в который его определили. К нему выстроилась очередь, уже из немцев. Синякову поставили условие, чтобы он "перестал тратить время на этих мертвецов, которые все равно умрут рано или поздно - от невыносимых условиях и непосильного труда". В ответ хирург поставил свое условие:
-Я оперирую ваших днем, а все ночи - мои и я оперирую пленных. Или вы соглашаетесь, или я не возьму в руки скальпель.
Условие было принято. Синяков днем оперировал немцев, которые работали в лагере, где он находился. И не только их. К нему стали привозить и гражданских - членов семей лагерного начальства. В оставшееся дневное время он старался отдыхать, чтобы ночью приступить к основной смене и оперировать пленных, которых было намного больше, чем дневных пациентов.
Ночной пациент
Было около 11 вечера. Синяков, как обычно, готовился к ночной смене. Предстояло несколько сложных операций. Услышал, как у крыльца здания, в котором размещался "ревир" (так у немцев назывался лазарет) резко затормозил автомобиль. Послышалась быстрая немецкая речь вперемешку с женскими рыданиями.
-"Пациент женщина?" - успел подумать Синяков, как дверь в комнату, где он отдыхал, распахнулась и вбежал немец в форме офицера СС. Он прижимал к себе тело мальчика.
Достаточно было мимолетного взгляда, чтобы понять - ребенок задыхался. Синюшный оттенок, широко раскрытые глаза, обеими руками он хватался за горло и делал судорожные попытки вдохнуть хоть немного воздуха. За спиной немца стояла женщина, видимо мать, ее то рыдания Синяков и слышал, приняв за пациентку.
- В операционную! Живо! - скомандовал он. Эсэсовец на долю секунды даже растерялся - пленный русский отдавал ему команду! Потом спохватился, что-то спросил, видимо - где операционная и побежал с мальчиком за санитаром, который показывал ему путь.
Смерть рядом
Синяков стал готовиться. Быстрыми и точными движениями - вымыл руки, переоделся, еще раз тщательно вымыл руки, бросил взгляд в зеркало...
Ребенок - сын этого эсэсовца, если он не справится, тот может его пристрелить прямо в операционной. Синяков не тешил себя иллюзиями насчет своего будущего. Несмотря на то, что его ценили и берегли, он оставался всего лишь пленным, хотя и на особом положении. Сейчас решалась судьба этого ребенка и его собственная.
Мальчик во время позднего ужина поперхнулся куриной косточкой, которая попала в трахею. Операция шла недолго. Удалив ее, Синяков с облегчением увидел, что мальчик вздохнул, хотя в момент операции уже был без сознания. Его лицо медленно розовело, ресницы дрогнули, он открыл глаза. Растерянный затуманенный взгляд остановился на лице хирурга, который внимательно за ним наблюдал.
Мальчик что-то попытался сказать, но Синяков прижал палец в губам, мол, нет, молчи и покачал головой.
-Скажите ему, что нельзя разговаривать. Некоторое время придется помолчать. Ему сделали небольшую операцию и с ним все в порядке.
Санитар перевел сказанное. Мальчик облизал губы.
-Дайте ему немного воды. Можно.
Синяков вышел из операционной и столкнулся с отцом ребенка. Оттолкнув врача, он вбежал в операционную.
Жена эсэсовца
Возле стены на банкетке сидела его жена. Она с ужасом смотрела на русского доктора. Синяков, ничего не говоря, просто ей улыбнулся и кивнул головой. Женщина закрыла лицо руками и зарыдала. Было видно, что у нее началась запоздалая истерика. Так часто бывает, когда нервы уже на пределе и хорошая новость отзывается безудержным потоком слез. "Это хорошо, пусть поплачет…" - подумал про себя Синяков, - "Мать есть мать..."
В дверях показался немецкий офицер с ребенком на руках. Мальчик уже улыбался. Женщина посмотрела на сына, потом на Синякова. Затем произошло то, о чем людская молва в дальнейшем уже рассказывала, как невероятную легенду.
Жена немецкого офицера СС опустилась перед русским хирургом на колени, взяла его руку, прижала к губам. Растерянный доктор попытался отстраниться, но женщина намертво вцепилась в его руку и стала осыпать ее поцелуями на глазах у ошеломленных невольных зрителей.
Синяков не смотрел на ее мужа, но чувствовал на себе его взгляд, понимая, что ничего хорошего эта сцена ему не обещала. Надо было что-то делать, как то ее успокоить. Синяков наклонился, помог подняться с колен и повел к выходу. Эсэсовец с ребенком послушно пошел следом...
Друг и враг
К счастью, никаких отрицательных последствий для пленного советского хирурга это не имело. Немца этого он больше никогда не видел, возможно, тот перевелся в другой лагерь. Сделал он это из благодарности или по службе, не известно. Да и не важно. Главное, что с Синяковым теперь никто не хотел связываться и тем более вредить. Напротив, другие врачи искали возможности тесного общения с ним, охотно ассистировали, набираясь опыта и повышая свою квалификацию.
Ему выделили отдельное помещение для проживания и предоставили право ходить там, где другие пленные не должны появляться под угрозой расстрела на месте. Персональный паёк позволил улучшить питание больных, которых он прооперировал, пользовался льготами по-своему: паек он отдавал раненым, причем менял сало на картошку и хлеб, чтобы накормить побольше людей. За помощью к нему теперь обращались не только пленные и надзиратели, но даже жители окрестных деревень. А он тем временем возглавил подпольный комитет лагеря. Доктор рассказывал пленным о реальном положении дел на фронте, распространял листовки, в которых говорилось о победах советских войск, в общем, поднимал дух... Но главное, он получил возможность спасать людей не только на операционном столе: придумал, как организовывать побеги.
Конечно, в одиночку он при всём своём привилегированном положении с такой задачей не справился бы. Нужен был свой человек у немцев. И такой нашелся! «Своим среди чужих» оказался военный переводчик, капрал Гельмут Чахер: он учился в СССР, женился там на русской, Клавдии Осиповой, и вернулся в Германию перед самой войной. Русским пленным он сочувствовал.
Чахер отлично знал местность. А Синяков отлично знал медицину. Врач забирал заключенного в лечебный блок, но там его больному «становилось хуже», — раны начинали «гноиться», выглядел пациент так, что к нему приближаться было страшно. Потом пленный «умирал», доктор констатировал смерть, его «труп» вместе с настоящими умершими вывозили из лагеря и сваливали в ров, а через некоторое время он чудесным образом воскресал, забирал в условном месте нарисованную Чахером карту с маршрутом побега, часы, компас, запас провизии и бежал.
Нацистов эти «смерти» особо не беспокоили — всё равно пленные были расходным материалом. А Синяков подробно объяснял, как правильно задерживать дыхание, изображать агонию, останавливать взгляд и притвориться мертвым. Для эффекта «гниющих ран» он готовил специальную вонючую мазь на основе рыбьего жира (настоящие раны с ее помощью благополучно заживали). Иногда Синяков прятал готовившихся к побегу в инфекционных или туберкулезных бараках, которые нацисты брезгливо обходили, а потом под номерами реально умерших заключенных вывозил их вместе с трупами за территорию лагеря.
Летчики и разведчики
Однажды в лагерь привезли тяжело раненного советского разведчика. На допросах он молчал. Тогда гестаповцы решили подсадить к нему провокатора. Узнав об этом, Синяков и белградский профессор Павле Трпинац, захватив трех санитаров, один из которых знал азбуку Морзе, устроили в бараке разведчика обход. Раненый лежал на топчане в отдельной каморке под охраной автоматчика. А рядом — провокатор, забинтованный, как мумия. Доктор Трпинац встал между топчанами. Синяков громко расспрашивал провокатора о самочувствии, тот в ответ старательно тяжело стонал, а тем временем санитар-радист отстукивал пальцами по бинтам советского разведчика: «Рядом лежит провокатор!» Он повторял это до тех пор, пока раненый движением век не показал, что понял.
Среди спасенных русским доктором были известные люди, которые потом и рассказали о подвиге Георгия Синякова. Например, много месяцев доктор прятал среди раненых не то десять, не то шестнадцать советских летчиков. Штурмовика Николая Майорова сбили в воздушном бою. Ранения у него были очень тяжелые, серьезно повреждена рука. Синяков сумел остановить гангрену и руку летчику спас. Летчик-истребитель Александр Каширин в Кюстринский лагерь попал уже без сознания: умирал от гангрены ступней ног. Синяков спас и его, ноги вылечил.
Особым пациентом стала для Георгия Федоровича Егорушка – летчик-штурмовик, Герой Советского Союза Анна Егорова. Роковым стал для Анны ее 277-й вылет: самолет Егоровой сбили, сама она сильно обгорела. В концлагерь попала без сознания. Совинформбюро уже сообщило, что прославленной летчице посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Содержали Анну в охраняемом карцере с цементным полом. Лечил ее доктор Синяков на пару с Павле Трпинацем. Во время перевязки Анна успела рассказать, что спрятала в сапоге награды и партбилет, и попросила всё это сохранить. Просьбу ее выполнили.
А чтобы спасти саму Анну, доктор Синяков пошел проверенным путем: ожоговые раны стал смазывать специальной мазью. Выглядели они чудовищно, создавая впечатление, что несчастная гниет заживо, а на самом деле Егорова шла на поправку и раны отлично заживали. И когда она достаточно окрепла, ей устроили побег.
Но в Советском Союзе её чудесному спасению не поверили. Анне предстояло долго доказывать, что она — не предатель, терпеть пытки и издевательства, и только после реабилитации дождаться заслуженной славы и почета.
Как Синяков всех спас
Синяков спасал десятки, сотни военнопленных, а под конец войны спас разом целых три тысячи человек! Случилось это уже в 45-м. Советские войска овладели городом Кюстрин. До лагеря оставалось несколько километров...
(Окончание в комментарии 1-го фото)
